Филон Александрийский, также Филон Иудейский (Philo Alexandrinus, Φιλωνος Ιουδαιου)
(ок. 25 г. до н.э. - ок. 50 г. н.э.)

О добродетелях. Книга I: О посольстве к Гаю (Περι αρετων Α΄. Ο εστι της αυτου πρεσβειας προς Γαιον)

◄◄ | ◄ | Глава ⚫ | ► | ►►

¹ Так размышляя, я метался, ни днём, ни ночью не находя покоя. Я совершенно пал духом, однако скрывал свои страданья, ибо показывать их было небезопасно, когда стряслась другая, худшая, нежданная беда, сулившая опасность не одной только части еврейского народа, но сразу всему народу. А дело было так: мы следовали за Гаем до Дикеархеи [1], где он, спустившись к морю, проводил время то в той, то в этой из многочисленных и роскошных своих вилл. Покуда мы обдумывали наше дело (ибо мы всё время ждали, что нас позовут), явился человек, глядя исподлобья налитыми кровью глазами и тяжело дыша; чуть отстранившись от толпившихся вокруг, он сказал: «Слыхали новости?» Он собирался продолжить, но не смог - слезы текли ручьями из его глаз. Он снова и снова пробовал заговорить, но тщетно. Видя это, мы кинулись умолять его, чтобы он поведал нам то, ради чего, как уверяет, он пришёл: «Ведь ты пришёл не для того, чтобы поплакать при свидетелях, и ежели тут есть о чём плакать, раздели свою скорбь со всеми - к несчастьям нам не привыкать».

² И он - с трудом, прерывисто дыша - всё же заговорил: «Погиб наш Храм: в святая святых его Гай приказал поставить огромных размеров статую в честь Гая-Зевса». Пока мы, изумлённые его словами, стояли, оцепенев от ужаса, не в силах двинуться и молвить слово, буквально распадаясь на глазах, ибо ослабли все скрепы наши телесные, прибыли другие, всё в тех же корчах и муках. Потом, сбившись тесно, мы стали вместе оплакивать нашу участь, постигшую каждого из нас и весь народ, высказывая всё, что приходило на ум, ибо в несчастии человек более всего склонен говорить. «Будем бороться, - говорили мы, - дабы не быть ввергнутыми совершенно в беззакония, коим уже не будет прощения. Мы вышли в море в середине зимы, не зная, какая буря подстерегает нас на суше, - она опаснее морской: морская - творение природы, дающей осень, лето, зиму и весну, дарующей спасение, а та, другая - творенье человека, чьи мысли отнюдь не человечны; он молод и совсем недавно обрёл надо всем непререкаемую власть, а молодость об руку с самодержавной властью руководима бывает лишь безудержными порывами, и с этим злом бороться невозможно. И стоит ли идти к нему, пытаясь замолвить слово за наши молельни, - к нему, кто оскверняет главную нашу святыню? Ведь ясно: он не станет думать о скромных и не стяжавших славы молельнях, если ругается над самым святым и знаменитым Храмом, с которым рассветы и закаты сверяются, как с солнцем, повсюду рассылающим свои лучи. Но даже если мы отважимся на встречу с ним, чего нам ждать, кроме неизбежной смерти? Пусть будет так! Мы примем смерть, ибо умереть во имя законов - достославнейшее деяние и потому в каком-то смысле - жизнь. Но если наша смерть окажется бесплодной, безумием будет наша гибель, особенно когда от нас ждут исполнения нашей миссии, ибо тогда поплатятся скорее пославшие нас, нежели мы, прямые жертвы! Всё это так, однако самые строгие судьи человеческой природы из наших соплеменников осудят нас: мол, вы так себялюбивы, что не смогли забыть себя даже под угрозой всеобщего краха! Ибо если значительное и общее не будет преобладать над малым и частным, всё государство распадётся. Разве законно это и благочестиво - стараться показать, что мы - александрийцы, когда опасность нависла надо всей общностью народа еврейского? Ведь вот что страшно: низвергнув Храм, этот великий любитель нововведений прикажет, пожалуй, стереть само имя нашего народа!

³ И вот, если мы провалим оба дела, ради которых нас снарядили в посольство, скажут, пожалуй, так: «А разве они не знали, что нужно предпринять, чтобы вернуться целыми и невредимыми?» На это я бы ответил так: «Или нет в тебе природного духа благородства, или ты не был вскормлен и воспитан святыми писаниями. Тот, кто поистине благороден, тот исполнен надежд, законы же дают благие надежды тому, кто сердцем постигает их. Вдруг это - испытание поколению нынешнему, насколько сильна в нём добродетель, готово ли оно переносить тяготы, сохраняя твердость и силу разума, не дрогнув. Всё, что от человека, уходит, и пусть уходит, но пусть живёт в душах неколебимая вера, надежда на Бога, спасителя нашего, который много раз спасал наш народ, когда, казалось, всё было кончено».

^[1] Сидон - город в Финикии, которая в это время входила в состав римской провинции Сирия.