Сила Евангелия в мрачные времена
Возможно ли, что две тысячи лет спустя надпись «И это пройдет» появляется, наконец, и на христианской вере? Правда ли, как утверждают сегодня враги веры, и как, судя по всему, свидетельствуют определенные тенденции в Западном мире, что христианской Церкви пришел конец, и что христианская вера превращается в экспонат великого музея древностей?
«Великий Пан умер», - писал некогда Плутарх, описывая сетования пассажиров, плывущих на корабле вдоль западного побережья Греции. Бог пастухов и стад умер, и христианская вера восторжествовала над язычеством. Но теперь критики христианства делают нам ответный комплимент. Начиная со знаменитого клича Фридриха Ницше «Бог умер» в конце XIX века и заканчивая жесткими заявлениями новых атеистов о «конце веры» в начале XXI века, мы снова и снова слышим, как люди провозглашают, что лучшие дни христианства миновали. Оно тоже приближается к концу в прогрессивном современном мире, который был создан при его помощи.
Значит ли это, что нынешние отступники от христианства прозорливы, а мы, остающиеся, - не более чем упрямцы, не желающие признать свое дело гиблым и покинуть тонущий корабль? Неужели нынешний век, наконец, добился того, что оказалось не под силу всем врагам и гонителям, и превратил авторитет Писания в болтающийся по ветру флюгер, а Церковь - в беспомощный лепет? И если церковь в нынешнем прогрессивном мире пребывает в столь плачевном состоянии, не настал ли час окончательного триумфа атеизма или победоносного возрождения ислама? Попадет ли все еще живая Церковь глобального Юга в ту же западню, когда и она столкнется с вызовом модернизма, так что победа сатаны будет полной?
Все эти вопросы ставят перед христианами в глобальную эпоху острый вопрос: может ли христианская Церковь даже сейчас, в нынешнем прогрессивном мире, обновиться, и возродиться, и измениться настолько, чтобы вновь обрести надежду изменить мир силой Евангелия? Или все разговоры на этот счет - пустое сотрясение воздуха, бессмысленное, наивное и безответственное?
Мы должны дать ответ без малейших колебаний. Истина и сила Евангелия таковы, что Церковь может быть оживлена, реформирована и восстановлена и может вновь стать силой, способной обновить мир. Вне всяких сомнений, в прошлом благая весть об Иисусе уже становилась причиной масштабных личных и общественных перемен. Вне всяких сомнений, это происходит и сегодня во многих частях света. По милости Божьей это произойдет вновь и здесь, в сердце современного прогрессивного мира, где христианская Церковь пребывает в наши дни в столь прискорбном расстройстве.
Но, конечно, нельзя просто бросить столь смелое заявление и на этом успокоиться. Это было бы дешевым хвастовством. Утвердительный ответ заслуживает более глубокого объяснения и соответствующего образа жизни. Любой серьезный ответ должен быть столь же продуманным, сколь и уверенным, чтобы в эти поистине мрачные для Церкви времена наша вера в Бога и в Евангелие была твердым упованием, а не пустым сотрясением воздуха.
«Да, много раз, - писал Гиберт Честертон, - при Арии, при альбигойцах, при гуманистах, при Вольтере, при Дарвине - вера, несомненно, катилась ко всем чертям. И всякий раз погибали черти». Эти слова великого христианского писателя правдивы и остаются мудрым и ободряющим напоминанием для ослабевших сердцем. И тем не менее, мы также должны удостовериться, что мы понимаем, почему это правда, и почему мы можем жить и трудиться с непоколебимой уверенностью в Евангелии и с непоколебимой верой в возможность подлинно христианского возрождения, какими бы мрачными ни были времена.
© Os Guinness. Renaissance: The Power of the Gospel However Dark the Times (IVP Books, 2014), pp. 13-15
℗ Центр апологетических исследований · 1 декабря 2016 г.
Врата ада не одолеют её?
Врата ада не одолеют её?
• «Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»
Большое и малое
НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ о «будущем Церкви»
Поскольку в Православной Церкви не существует точного догматического определения Церкви, её границ, её необходимого и достаточного «функционала» и проч. (слова́ из Символа Веры – «единая, святая, соборная и апостольская» соборным разумом Церкви не конкретизированы), - то в рассуждении о Церкви мы можем позволить себе некоторую свободу.
Я буду исходить из того, что ученики Христа (а именно из них, и не из кого больше, только и может состоять подлинная Христова Церковь) - это всегда «малое стадо» (Лк. 12, 32). Исторически с IV века земная Церковь, став государственной, приросла «большим стадом» (это нисколько не оскорбительный термин – речь идёт о христианах «по рождению», «по традиции» и т.п.). И вся история Церкви состоит теперь из взаимодействия «малого стада» и «большого стада».
Характерным признаком «большого стада» является его «обще-религиозность». Ему не нужна специфика христианства («отвергнуться себя», «возлюбить врагов», «не собирать себе сокровищ на земле», «только Господу Богу поклоняться и Ему одному служить» и т.д.). Ему нужно исполнение обще-религиозных потребностей падшего человека. Отсюда всевозможная сакральность, ритуальность, храмовость и проч., исторически разместившаяся в христианстве. Это не хорошо и не плохо само по себе; всё зависит, как сегодня модно говорить, от «осознанности», от внутреннего отношения к этой церковной внешности, от её места в духовной иерархии человека. «Малое стадо» прекрасно может существовать в условиях «храмовой религиозности», если христиане отдают себе отчёт в её объёме, компетенциях, происхождении, её подлинном месте и достоинстве в духовной жизни, и так далее. Но это отдельный разговор.
Я о другом хочу сказать. На мой взгляд, совершенно не надо беспокоиться о судьбе внешней церкви. РПЦ, УПЦ, ПЦУ и прочие ПЦ будут существовать и так или иначе благоденствовать всегда. Немного будут меняться формы этого существования, взаимодействие церковных структур с миром сим и т.п. - но «большому стаду» и его церкви всё это никоим образом угрожать не может. Люди рождаются, вступают в брак и умирают - соответственно, крестятся, венчаются и отпеваются; они верят во «что-то такое», тревожатся за себя и близких, страшатся будущего и проч. - соответственно, повинуясь всякому такому движению души, идут в храм, надеясь (и веря) метафизически-ритуальным образом решить свои проблемы. Эта обще-религиозность и будет всегда удовлетворяться церковью. Ни незыблемая религиозная потребность человека, ни наличествующие в традиции формы её удовлетворения никогда и никуда не денутся.
А вот взаимоотношения «большого» и «малого» стада трансформироваться будут. «Малое стадо» всё меньше будет находить точек соприкосновения с «большим». Всё меньшее значение для «церкви большинства» будет иметь живая и критическая церковная мысль, подлинное духовное образование и, главное - то, о чём я годами говорю - церковное научение истинному богообщению во Христе. При этом не будет никакого шума. «Отряд не заметит потери бойца»; большое стадо прекрасно обойдётся без малого. А малое стадо как раз органически не расположено скандалить, поэтому даже и репрессий никаких не понадобится. Оно будет только всё больше и больше оравнодушиваться к внешней церковной действительности, как это уже и сейчас происходит - «внутренним христианам» становится всё равно, что там с УПЦ, ПЦУ, КПЦ etc.
Господь не оставит ни Своё большое, ни тем более малое стадо. Большое стадо Он будет вразумлять и наказывать (Евр. 12, 6), а малому стаду Он непрестанно говорит: «не бойся». Единственное, чего нужно бояться «малому стаду» - это превозноситься и осуждать (в этом случае христианин автоматически перемещается в «большое стадо»). Что касается форм жизни «малого стада» в таких новых (для нас) условиях - вот старый пиетизм, не случайно я им занимаюсь. Сеть, горизонталь - причём совершенно не «борющаяся со священноначалием», не «разоряющая церковную дисциплину» и уж тем более не устраивающая никакого сепаратизма ни в каком виде. У «малого стада» свои задачи, и выполнять их никакие внешние «церковные нестроения» не мешают.
Вот таким фрагментарным размышлением мне захотелось поделиться.
© Петр Мещеринов, настоятель подворья Московского Свято-Данилова Монастыря в Долматово · 28 May, 16:52
Поскольку в Православной Церкви не существует точного догматического определения Церкви, её границ, её необходимого и достаточного «функционала» и проч. (слова́ из Символа Веры – «единая, святая, соборная и апостольская» соборным разумом Церкви не конкретизированы), - то в рассуждении о Церкви мы можем позволить себе некоторую свободу.
Я буду исходить из того, что ученики Христа (а именно из них, и не из кого больше, только и может состоять подлинная Христова Церковь) - это всегда «малое стадо» (Лк. 12, 32). Исторически с IV века земная Церковь, став государственной, приросла «большим стадом» (это нисколько не оскорбительный термин – речь идёт о христианах «по рождению», «по традиции» и т.п.). И вся история Церкви состоит теперь из взаимодействия «малого стада» и «большого стада».
Характерным признаком «большого стада» является его «обще-религиозность». Ему не нужна специфика христианства («отвергнуться себя», «возлюбить врагов», «не собирать себе сокровищ на земле», «только Господу Богу поклоняться и Ему одному служить» и т.д.). Ему нужно исполнение обще-религиозных потребностей падшего человека. Отсюда всевозможная сакральность, ритуальность, храмовость и проч., исторически разместившаяся в христианстве. Это не хорошо и не плохо само по себе; всё зависит, как сегодня модно говорить, от «осознанности», от внутреннего отношения к этой церковной внешности, от её места в духовной иерархии человека. «Малое стадо» прекрасно может существовать в условиях «храмовой религиозности», если христиане отдают себе отчёт в её объёме, компетенциях, происхождении, её подлинном месте и достоинстве в духовной жизни, и так далее. Но это отдельный разговор.
Я о другом хочу сказать. На мой взгляд, совершенно не надо беспокоиться о судьбе внешней церкви. РПЦ, УПЦ, ПЦУ и прочие ПЦ будут существовать и так или иначе благоденствовать всегда. Немного будут меняться формы этого существования, взаимодействие церковных структур с миром сим и т.п. - но «большому стаду» и его церкви всё это никоим образом угрожать не может. Люди рождаются, вступают в брак и умирают - соответственно, крестятся, венчаются и отпеваются; они верят во «что-то такое», тревожатся за себя и близких, страшатся будущего и проч. - соответственно, повинуясь всякому такому движению души, идут в храм, надеясь (и веря) метафизически-ритуальным образом решить свои проблемы. Эта обще-религиозность и будет всегда удовлетворяться церковью. Ни незыблемая религиозная потребность человека, ни наличествующие в традиции формы её удовлетворения никогда и никуда не денутся.
А вот взаимоотношения «большого» и «малого» стада трансформироваться будут. «Малое стадо» всё меньше будет находить точек соприкосновения с «большим». Всё меньшее значение для «церкви большинства» будет иметь живая и критическая церковная мысль, подлинное духовное образование и, главное - то, о чём я годами говорю - церковное научение истинному богообщению во Христе. При этом не будет никакого шума. «Отряд не заметит потери бойца»; большое стадо прекрасно обойдётся без малого. А малое стадо как раз органически не расположено скандалить, поэтому даже и репрессий никаких не понадобится. Оно будет только всё больше и больше оравнодушиваться к внешней церковной действительности, как это уже и сейчас происходит - «внутренним христианам» становится всё равно, что там с УПЦ, ПЦУ, КПЦ etc.
Господь не оставит ни Своё большое, ни тем более малое стадо. Большое стадо Он будет вразумлять и наказывать (Евр. 12, 6), а малому стаду Он непрестанно говорит: «не бойся». Единственное, чего нужно бояться «малому стаду» - это превозноситься и осуждать (в этом случае христианин автоматически перемещается в «большое стадо»). Что касается форм жизни «малого стада» в таких новых (для нас) условиях - вот старый пиетизм, не случайно я им занимаюсь. Сеть, горизонталь - причём совершенно не «борющаяся со священноначалием», не «разоряющая церковную дисциплину» и уж тем более не устраивающая никакого сепаратизма ни в каком виде. У «малого стада» свои задачи, и выполнять их никакие внешние «церковные нестроения» не мешают.
Вот таким фрагментарным размышлением мне захотелось поделиться.
© Петр Мещеринов, настоятель подворья Московского Свято-Данилова Монастыря в Долматово · 28 May, 16:52
• «Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»
Судьба священника
Моя церковь больна, епископы разбойники. Протоиерей Георгий Эдельштейн.
Протоиерей Георгий Эдельштейн – сельский священник.
С 1979 года служит в деревнях Тульской, Вологодской, Костромской области.
Почти четверть века он – настоятель храма Воскресения Христова села Карабаново под Костромой.
Его образ жизни – обычный для сельского священника.
Необычна биография.
Он свидетель церковной истории всей второй половины XX века, помнит четырёх патриархов.
Один его сын – литературный критик и журналист, другой – спикер Кнессета, израильского парламента.
Трудно уместить рассказ о жизни длиной в 83 года в рамки одного интервью.
– Отец Георгий, давайте начнем по порядку. Где вы родились, кто ваши родители?
– Я из города Киева, улица Фундуклеевская, дом 24, квартира 16. Потом она стала улицей Ленина, а теперь – Богдана Хмельницкого. Это примерно полдороги от киевского Оперного театра к Крещатику. Там я родился и жил до девяти лет. Папа – инженер-экономист, мама – библиотекарь.
Потом война и эвакуация – сначала в Харьков, затем в Казахстан, а после в Узбекистан. В 48-м году мы вернулись, в Киеве прописка ограничена: «Где вы были? Надо было возвращаться, как только освободили Киев». Квартира, где мы жили, занята.
Мы уехали в Курск, где я и закончил школу. Поступил на иняз, сначала в Курске, а потом перевелся в Москву в пединститут имени Ленина. А когда меня оттуда выгнали, я отправился в Санкт-Петербург и закончил второй Ленинградский институт иностранных языков.
– Почему выгнали?
– Я сказал, что политэкономия не нужна и ее нужно из учебного плана удалить. А как раз тогда товарищ Брежнев сказал, что экономика должна быть экономной. Это сочли криминалом, и декан решил мне по всем предметам ставить двойки.
Я ушел, сказал, что мне не нравится учиться в институте, где декан рассказывает преподавателям, какие оценки мне нужно ставить по английскому языку, если он сам преподаватель педагогики.
– Какой была студенческая жизнь в Москве и Ленинграде в те годы, она отличалась?
– И там, и здесь устраивались антисоветские общества, группы. И меня везде в них привлекали, как будто на носу было написано, что я плохой. Но я всегда спрашивал этих ребят, что они собираются строить вместо Советского Союза? А они говорили, что нужен хороший коммунизм с человеческим лицом, например, по югославскому типу. Я им цитировал Ленина, что черная собака, белая собака, рыжая собака – всё равно собака: «спасибо, я, ребята, коммунизм строить не буду».
А когда я в Ленинград только поступал, я крестился в церкви Смоленской иконы Божьей Матери, мне тогда было 23 года. И гордо везде ходил с крестиком.
– Как вам это в голову пришло?
– Понятия не имею, все мои родные были уверены, что я свихнулся. Твердо говорили, что лечить надо.
Отец к тому времени умер, это мама говорила, но больше тетка, папина сестра, и ее муж. Очень хорошие люди, я до сих пор их с огромной благодарностью вспоминаю.
– Где же вы стали работать, раз с распределением не вышло?
– Я поехал в Крым, в Ялту, работать в экскурсионном бюро. Меня приняли на работу – что-то вроде стажерской практики в Крымских горах. Я очень любил ходить, поэтому занимался пешеходными прогулками по 5-6 дней. Желающих немного, конкурентов нет. Пока мы там ходили, я в одном месте сказал, что здесь был монастырь, в другом.
– А откуда вы это узнали?
– Я ведь одновременно там читал и пел в церкви. В Ялте тогда было две церкви, одна – собор Александра Невского в центре, а другая на дальней окраине, недалеко от дома-музея Чехова. Там была так называемая Греческая церковь Феодора Тирона.
При этой церкви была маленькая монашеская община, и две монашки, древние бабуси, еще помнили те старые дореволюционные времена. Одна из них была сестрой секретаря Марии Павловны Чеховой. Мария Павловна была директором дома-музея, а у нее была секретарь-гречанка – сестра монахини. При мне в Ялту прилетал Микоян Анастас Иванович, вручал Марье Павловне Чеховой орден трудового красного знамени.
Пока Марья Павловна была жива, в доме-музее висели иконы. И многие спрашивали: «Ведь Чехов был атеистом, почему иконы?» Марья Павловна говорила: «Мы только пыль сметаем, а всё оставляем так, как было при Антоне Павловиче».
Мир Вашему дому!
Господь управит.
Будем жить!
© Евгений Лопатин (Мытищи), 08.09.2024
Протоиерей Георгий Эдельштейн – сельский священник.
С 1979 года служит в деревнях Тульской, Вологодской, Костромской области.
Почти четверть века он – настоятель храма Воскресения Христова села Карабаново под Костромой.
Его образ жизни – обычный для сельского священника.
Необычна биография.
Он свидетель церковной истории всей второй половины XX века, помнит четырёх патриархов.
Один его сын – литературный критик и журналист, другой – спикер Кнессета, израильского парламента.
Трудно уместить рассказ о жизни длиной в 83 года в рамки одного интервью.
– Отец Георгий, давайте начнем по порядку. Где вы родились, кто ваши родители?
– Я из города Киева, улица Фундуклеевская, дом 24, квартира 16. Потом она стала улицей Ленина, а теперь – Богдана Хмельницкого. Это примерно полдороги от киевского Оперного театра к Крещатику. Там я родился и жил до девяти лет. Папа – инженер-экономист, мама – библиотекарь.
Потом война и эвакуация – сначала в Харьков, затем в Казахстан, а после в Узбекистан. В 48-м году мы вернулись, в Киеве прописка ограничена: «Где вы были? Надо было возвращаться, как только освободили Киев». Квартира, где мы жили, занята.
Мы уехали в Курск, где я и закончил школу. Поступил на иняз, сначала в Курске, а потом перевелся в Москву в пединститут имени Ленина. А когда меня оттуда выгнали, я отправился в Санкт-Петербург и закончил второй Ленинградский институт иностранных языков.
– Почему выгнали?
– Я сказал, что политэкономия не нужна и ее нужно из учебного плана удалить. А как раз тогда товарищ Брежнев сказал, что экономика должна быть экономной. Это сочли криминалом, и декан решил мне по всем предметам ставить двойки.
Я ушел, сказал, что мне не нравится учиться в институте, где декан рассказывает преподавателям, какие оценки мне нужно ставить по английскому языку, если он сам преподаватель педагогики.
– Какой была студенческая жизнь в Москве и Ленинграде в те годы, она отличалась?
– И там, и здесь устраивались антисоветские общества, группы. И меня везде в них привлекали, как будто на носу было написано, что я плохой. Но я всегда спрашивал этих ребят, что они собираются строить вместо Советского Союза? А они говорили, что нужен хороший коммунизм с человеческим лицом, например, по югославскому типу. Я им цитировал Ленина, что черная собака, белая собака, рыжая собака – всё равно собака: «спасибо, я, ребята, коммунизм строить не буду».
А когда я в Ленинград только поступал, я крестился в церкви Смоленской иконы Божьей Матери, мне тогда было 23 года. И гордо везде ходил с крестиком.
– Как вам это в голову пришло?
– Понятия не имею, все мои родные были уверены, что я свихнулся. Твердо говорили, что лечить надо.
Отец к тому времени умер, это мама говорила, но больше тетка, папина сестра, и ее муж. Очень хорошие люди, я до сих пор их с огромной благодарностью вспоминаю.
– Где же вы стали работать, раз с распределением не вышло?
– Я поехал в Крым, в Ялту, работать в экскурсионном бюро. Меня приняли на работу – что-то вроде стажерской практики в Крымских горах. Я очень любил ходить, поэтому занимался пешеходными прогулками по 5-6 дней. Желающих немного, конкурентов нет. Пока мы там ходили, я в одном месте сказал, что здесь был монастырь, в другом.
– А откуда вы это узнали?
– Я ведь одновременно там читал и пел в церкви. В Ялте тогда было две церкви, одна – собор Александра Невского в центре, а другая на дальней окраине, недалеко от дома-музея Чехова. Там была так называемая Греческая церковь Феодора Тирона.
При этой церкви была маленькая монашеская община, и две монашки, древние бабуси, еще помнили те старые дореволюционные времена. Одна из них была сестрой секретаря Марии Павловны Чеховой. Мария Павловна была директором дома-музея, а у нее была секретарь-гречанка – сестра монахини. При мне в Ялту прилетал Микоян Анастас Иванович, вручал Марье Павловне Чеховой орден трудового красного знамени.
Пока Марья Павловна была жива, в доме-музее висели иконы. И многие спрашивали: «Ведь Чехов был атеистом, почему иконы?» Марья Павловна говорила: «Мы только пыль сметаем, а всё оставляем так, как было при Антоне Павловиче».
Мир Вашему дому!
Господь управит.
Будем жить!
© Евгений Лопатин (Мытищи), 08.09.2024
• «Слова мудрых - как иглы и как вбитые гвозди...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»
• «The words of the wise are as goads, and as nails fastened...»